Страшное место

Первым на помощь пришёл дежурный электрик

В плацкартном вагоне поезда, на котором я уезжаю на станцию Бологое, пассажиров немного.

– У племянника свадьба сегодня, – говорит, водружая на третью полку большую коробку, перевязанную красным бантом, человек. – Всю неделю звонил: «Дядя Левон, приезжай. Не приедешь – обижусь». Вот какой чувствительный. Я взял билет до Питера, на тот самый поезд, но незапланированный концерт случился. Я на тромбоне в консерватории играю. Нельзя не прийти, люди ждут. Так и не поехал.

Все молчат. Тучный мужчина на боковом сиденье утирает лысину. Я иду за чаем.
– Возможно, в Бологое вовремя прибудем, – произносит проводница. – Вы на место аварии, да? У меня там подруга работает. Я звонила утром – только с пятого раза получилось. Её всю колотит. Говорит, ужас, что было. И только плачет и плачет.

…По городу Бологое снуют кареты «скорой помощи» и кортежи чёрных автомобилей с мигалками. Одинокий таксист греет ладони о дымящуюся крышку от термоса.
– Куда ехать? – Я объяснил: на место трагедии. – Попробуем, – говорит он и выплёскивает дымящийся напиток в клумбу засохших цветов.

– Что-то не густо у вас с таксистами здесь?
– Так многие в Питер уехали, – пожимает он плечами. – Тут с утра столпотворение было. Тех, кто погиб, в Тверь повезли, а кто ранен – кого в Петербург, а кого в Москву отправили. А кого куда – люди не знали, неразбериха жуткая. Вот, говорят, у проводников «Невского» в первые часы аварии ступор был. Что, мол, и медикаментов не хватало, и ждали какое-то указание сверху. Ерунда всё это. Ты не смотри, что таксист, это в свободное время. А вообще-то я проводником на «Северной Пальмире» работаю. Просто сейчас в отпуске. И отлично знаю, что люди на «Невском» калиброванные. Суперпрофессионалы. Они не могут впасть в панику.

За околицей деревни Лыкошино дорога взяла влево. Дальше вела только тусклая вязкая колея. Она уходила в лес.
– Извини, брат, дальше не смогу. Тут километров пять или шесть. Может, подвезёт кто, – протянул он крепкую, с наколкой «Вера» на запястье, ладонь.

В прорехе между деревьями показалась высокая щебёночная насыпь. На неё взбиралась бетонная лестница. И когда я поднялся на эту насыпь, то увидел жуткую картину: искорёженные вагоны беспомощно лежали на боку, а вокруг них копошилась техника и люди в жёлтых жилетах.

На полосе отчуждения валялись мягкие сиденья, колёсные пары и поломанные бетонные шпалы. Вагоны разметало так, что они оказались друг от друга на расстоянии метров двести. Пустые их окна зияли чернотой.

В здании тяговой подстанции, которая стояла неподалеку от места трагедии, кто-то дремал на ящиках, кто-то чертил на листках план. В первые часы после взрыва это здание служило и штабом, и лазаретом, и кухней.
– Когда всё случилось, – говорит пресс-секретарь Октябрьской железной дороги Виктор Корсаков, – здесь находился дежурный электромонтёр Сергей Дмитриевич Васильев. Он услышал треск, выскочил и, пожалуй, оказался единственным, кто видел воочию крушение. Он на себе таскал раненых, относил их в помещение подстанции, как мог, оказывал им помощь. Это затем уже подключились и пассажиры, и члены поездной бригады. Стали таскать матрацы, помогать переносить раненых.

День быстро заканчивался. Тьма опустилась над перегоном Алёшинка – Угловка. Большой защитной сеткой путейцы занавесили разбитые окна вагонов, а потом все разом закурили.

К утру по восстановленному пути из Москвы в Санкт-Петербург снова пошли поезда.